| AnyaRadosti | Дата: Пятница, 23.07.2021, 05:32 | Сообщение # 1 |
 Принцесса
Группа: Амазонки
Сообщений: 133
Статус: Offline
| — Проблема демаркации (разделения) науки.— Альтернатива верификации — фальсификация. — Принцип фаппибилизма. — Критицизм в общем смысле. — Рациональность как характеристика критицизма. — Взаимосвязь эпистемо-логии и социальной философии. — Оценка фаппибилизма Лакатосом. —
Ограничения рациональности. — Поппер о трех мирах. — Автономия эпистемологии.
Методологические идеи Карла Поппера (1902-1994) составили основу влиятельного направления западной философии — критического рационализма. Рационализм выступает и как характеристика научного знания, и как способ поведения ученых в исследовательском процессе. Критический рационализм провозглашает принцип бескомпромиссной критики, принципи-альной гипотетичности знания, ибо претензия на обладание абсолютной
истиной нерациональна. К. Поппера часто объединяют с неопозитивистской традицией, хотя он, как и Л. Витгенштейн, не был связан с деятельностью Венского кружка. Эта легенда развенчивается К. Поппером в «Ответе моим критикам», а в «Автобиографии» он взял на себя ответственность за «смерть» неопозитивизма. Отто Нейрат не зря назвал Поппера официальным оппонентом
Венского кружка. В противовес аналитикам К. Поппер так говорил о сути своей
программы: «Хватит копаться в словах и смыслах, важно разобраться в
критикуемых теориях, обоснованиях и их ценности».
В центре внимания К. Поппера как философа науки находится проблема роста научного знания. Ее решение в качестве первого шага предполагает проведение демаркации, разграничения науки и не науки. Источники сообщают, что сам термин «демаркация» был введен К. Поппером, чтобы очертить границы науки. «Я хотел провести различие между наукой и псевдо-наукой, — пишет он, — прекрасно зная, что наука часто ошибается и что псевдо-наука может случайно натолкнуться на истину». Проблема демаркации (разделения) науки и не науки вызвана желанием освободить науку от иррациональных мифо образований и квази-научных явлений, экзистенциальных предпосьлок, идеологических наслоений. Однако демаркация, понимаемая достаточно
широко, связана с нахождением критерия, позволяющего провести разграничение эмпирических наук от математики, логики и метафизики. Критерий демаркации не отождествим с отношениями истинности или ложности, он лишь определяет сферу принадлежности науки к той или иной области. Индуктивная логика не устанавливает подходящего отличительного признака и подходящего критерия демаркации. Критерии демаркации следует рассматривать как выдвижение соглашения или конвенции, отмечает К. Поппер.
Уязвимым пунктом одного из критериев науки — опытной проверки — является его не самодостаточность. Это означает, что могут быть встречены такие факты, которые не подтверждают данную теорию. От Л. Витгенштейна выстраивается цепочка рассуждений, согласно которым любая теория в своих претензиях на научность должна опираться на факты (протокольные предло-жения) и быть выводима из опыта. Поппер же подчеркивает бессмысленность чистых наблюдений и, в частности, то, что наблюдение всегда избирательно и целенаправленно. Поэтому он весьма определенно заявляет: «Критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость...». Любая хорошая теория является некоторым запрещением, и чем больше теория запрещает, тем она лучше, и тем более она рискует быть опровергнутой.
С другой стороны, если даже согласиться с доводами Л. Витгенштейна о примате наблюдения, тем не менее опытное знание не может обеспечить полную уверенность, что теория истинна, ведь достаточно одного факта, противоречащего теории, чтобы стало возможным ее опровержение,
фальсификация. Традиционный пример: биологи были уверены, что все лебеди белые, пока в Австралии не обнаружили черных лебедей.
Принимая во внимание эти обстоятельства, Карл Поппер предлагает считать альтернативой верификации принципиальную опровержимость теории, ее фальсификацию.В таком случае научным оказывается не то, что дано как истина в последней инстанции, а то, что может быть опровергнуто. В отличие от научных теорий, в принципе фальсифицируемых, не научные построения (и в том числе метафизика) неопровержимы, так как опровержение доказывает эмпирический, основанный на опыте характер знания, а следо-вательно, его научность, т.е. связь с фактами. Далекие от идеала научности, ненаучные концепции по своей сути неопровержимы. Их не может опровер-гнуть какой-либо факт, ибо они по большей части с фактами дела не имеют. Сам Поппер понимал всю ответственность подобной доктрины и писал: «Мой подход к теории знания был более революционный и по этой причине более трудный для восприятия, чем я думал». По его мнению, наука и рациональ-ность должны быть оплотом в борьбе против иррационального духа тотали-таризма. Идея демаркации и принцип фальсифнцируемости — это два достижения К. Поппера, снискавшие ему шумную мировую известность. Принцип фальсифицируемости составляет альтернативу принципу верифи-кации и влечет за собой и резкую критику принципа индуктивизма, столь яростно защищаемого первыми позитивистами. В противоположность индуктивизму Поппер выдвигает гипотетико-дедуктивную модель научного исследования, в которой преимущественное значение имеют рационально
сконструированные схемы эмпирических данных. Сами эмпирические данные
опираются на конвенционально принятый эмпирический базис. Тем самым Поппер отказывается от узкого эмпиризма Венского кружка. Он пытается показать равноправие и тесную взаимосвязь теоретического и эмпирического уровней исследования.
Теория фальсифицируемости К. Поппера была провозглашена им на Лондонском коллоквиуме в 1965 г. и на протяжении последующих лет оставалась центральной темой дискуссии по философии науки как в Европе, так и за ее пределами. Считается, что первым о фаллибилизме заговорил Ч. Пирс (1839—1914), однако артикулированной доктриной ее сделал К. Поппер в
своем основном труде «Логика и рост научного знания» (1934). Наиболее широкое применение фаллибилизм приобрел лишь в 60-е гг. Тогда поппернианское движение вылилось в широкое направление, объединившее собой Дж. Агасси, Дж. Уоткинса, Дж. Фрезера.
Поппер начинает свою концепцию фальсифицируемости с утверждения, что теоретическое знание носит лишь предположительный гипотетический характер, оно подвержено ошибкам. Рост научного знания предполагает процесс выдвижения научных гипотез с последующим их опровержением. Последнее отражается в принципе фаллибилизма. Поппер полагает, что научные теории в принципе ошибочны, их вероятность равна нулю, какие бы
строгие проверки они ни проходили. Иными словами, «нельзя ошибиться только в том, что все теории ошибочны». Вместе с тем К. Поппер стремится поместить излюбленный им принцип в контекст всех идейных течений философии науки. Он приходит к выводу, что, согласно конвенциалистской точке зрения, законы природы нельзя фальсифицировать наблюдением и системы нельзя разделить на фальсифицируемые и нефальсифицируемые, вернее, такое разделение будет неопределенным. Поэтому в его трактовке данного принципа ощущаются некоторые сдвиги.
Термин «фальсификация» означал опровержение теории ссылкой на эмпирический факт, противоречащий данной теории. Фальсифицируемость предполагала открытость любой подлинно научной теории для фальсификации. «Фальсифицируемость означает, что в связи с теорией мыслится не только совокупность эмпирических данных, подтверждающих эту теорию, т.е.
выводимых из нее путем дедукции, но и совокупность потенциальных
фальсификаторов, еще не зафиксированных эмпирических свидетельств, противоречащих этой теории». «Теория называется «эмпирической», или«фальсифицируемой», если она точно разделяет класс всех возможных базисных высказываний на два следующих непустых подкласса: во-первых, класс всех тех базисных высказываний, с которыми она несовместима, которые она устраняет или запрещает (мы называем его классом потенциальных фальсификаторов теории), и, во-вторых, класс тех базисных высказываний, которые ей не противоречат, которые она «допускает». Более кратко наше определение можно сформулировать так: теория фальсифицируема, если класс ее потенциальных фальсификаторов не пуст».
От первоначального «наивного фальсификационизма» (в котором опровергнутые опытом гипотезы немедленно отбрасываются) движение осуществлялось к усовершенствованному фальсификационизму (когда теории сравниваются по степени правдоподобия и хорошо обоснованные теории не отбрасываются сразу при обнаружении контр-примеров, а уступают место более продуктивным в объяснении фактов теориям). Здесь обнаруживается потребность в новом термине корроборация, что означает подтверждение, не повышающее вероятности теории, не портящее ее Фальсифицируемость. «Корроборированной считается теория, из которой удалось вывести какие-либо эмпирические свидетельства. При прочих равных условиях та теория считается более корроборированной, которая: 1) имеет более широкий класс потен-циальных фальсификаторов; 2) прошла более строгие проверки, т.е. подтверж- дена более трудными, более неожиданными эмпирическими свидетельствами
— свидетельствами, связанными с принятием гипотез, фальсифицирующих признанные теории».
Любопытно, что рост научного знания Поппер рассматривает как частный случай общего мирового эволюционного процесса. Свою эволюционную эпистемологию он развивал в споре с индуктивистской традицией. Научные теории не строятся посредством индуктивных процессов. Наш ум не пред-ставляет собой tabula rasa. Поппер признает возможность непредсказуемых
и даже «иррациональных» инъекций идей. Ему принадлежит также суждение, что методология имеет анти эволюционный характер, поскольку научная методология ведет к унификации научного знания, а эволюционный процесс направлен к возрастанию разнообразия. Поэтому попперовская методология представляет собой лишь формальный аналог эволюционной на основании того, что использует понятия изменчивости, отбора и закрепления.
Эпистемологическую позицию К. Поппера оценивают как принципиально противоположную стандартам кумулятивизма. Он уверен в том, что задача науки состоит в постоянном самообновлении. Наука начинается только с проблем, и наиболее весомый ее вклад в рост научного знания, который
может сделать теория, состоит из новых порождаемых ею проблем». Причем для раннего Поппера свойственен анти-кумулятивизм, т.е. направленность на отрицание возможности сохранения в науке преодоленных теорий. На это обращают внимания исследователи, отмечающие, что «анти-кумулятивистский образ развития присущ ранней концепции Поппера, родившейся непосред-ственно из критики неопозитивизма». Тем самым Поппер опровергает сложившийся в кумулятивистской методологии принцип линейности. Науке, по мнению ученого, не присуща никакая линия развития, и каждая новая теория порождает новую линию в развитии науки. История науки представляет собой нагромождение «исторических прецедентов». Для позднего варианта попперовской эпистемологии более свойственна не анти-кумулятивистская, а не кумулятивистская позиция, в которой имеет место признание как прерывности, так и преемственности в развитии науки.
Шаткая почва, где любое суждение и положение может быть раскритиковано, признано несостоятельным и опровергнуто, где нет спасительных привязных ремней инструкций и предписаний, где принципиальная открытость для выбора не только привлекает, но и отталкивает, пугая своей новизной, сопровождает сферу критического рационализма. Это требует иного взгляда на мир, нежели служение норме, стандарту. Критицизм в общем смысле означает умение рефлексировать в режиме отрицательной обратной связи, оборачиваясь на исходные предпосылки, в роли которых могут выступать ситуации и события, теории и идеи, утверждения и принципы. Критицизм сопряжен с установкой на принципиальное изменение собственной позиции, если она оказывается уязвимой под натиском контраргументов. «...Всякий критицизм состоит в указании на некоторые противоречия или несоответствия, и научный прогресс по большей части состоит в устранении противоречий, как только мы обнаруживаем их... Противоречия являются средством, при помощи которого наука прогрессирует». Однако критицизм есть также и готовность к защите и отстаиванию предложенной идеи, к нахождению аргументов, ее обосновы-вающих. Критицизм предполагает как диалог, так и «полилог» со множеством участников и многообразной системой аргументации. В этом своем качестве он плюралистичен. Дж. Соросу принадлежат слова: «Все должно считаться возможным, пока не доказано, что это невозможно. Я буду называть это критическим типом мышления». Осуществление выбора предполагает посто-нный процесс критического анализа, а не механическое приложение установ-ленных правил. В критическом типе мышления абстракции занимают существенное место. И хотя по исходному определению (от латинского)
абстракции есть отвлечения, извлечения и в этом своем качестве упрощают, а
быть может, и искажают действительность, они, тем не менее, являются признанным инструментарием мышления. Интерпретация абстрактных построений часто создает дополнительные проблемы. Разум, отвлекаясь от действительности, пытается проникнуть в суть проблем, порожденных «самодостаточной» жизнью абстракций. В результате мышление, развиваясь до возможных пределов изощренности, весьма далеко отлетает от реальных жизненных проблем и коллизий. Чтобы спуститься на грешную землю, критическое мышление должно схватиться за иную интерпретацию взаимо- отношения абстрактных категорий, претендующую на их максимальную
адекватность действительности. Благо, что в отличие от догматического
критический тип мышления признает возможным и допустимым спектр разномастных интерпретаций и побуждает к выбору лучшей из доступных альтернатив. Качество рациональности как характеристики критицизма предполагает четкое определение и осознание цели, действия, результата или процесса взаимодействий. Пафос критического рационализма состоит не в том, чтобы противопоставлять его эмпиризму. Напротив, именно реальные эмпирические ситуации заслуживают пристального внимания при анализе и критике. Критический рационализм противопоставляется иррационализму.
Стандарты рациональности не одобряют расточительных и небрежных по отношению к ресурсам действий индивидов. В основе рационального миропонимания полагается оптимальность как функция разума.
Расширение понятия рациональности можно обнаружить уже у Канта и Гегеля. Например, Гегелю принадлежат слова: «Все разумное мы, следовательно, должны вместе с тем назвать мистическим, говоря этим лишь то, что оно выходит за пределы рассудка, а отнюдь не то, что оно должно рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижимое». Как отмечает Поппер, Гегель утверждал, что в природе самого разума противоречить самому себе. И не слабость наших человеческих способностей, а самая сущность всякой рациональности заставляет нас работать с противоречиями и антиномиями. Антиномичность, по Гегелю, — это способ, при помощи которого разум развивается.
В современной ситуации достаточно сложно обсуждать проблему рацио-нальности с выходом на ее ключевые дефиниции, так как общепризнанным является факт, что рационально ориентированные теории с равным успехом включают в себя элементы иной природы — вне рациональной, ценностной,
идеологической, экзистенциальной, стохастической — и подчинены социокультурной детерминации.
Исходя из анализа М. Вебера, бюрократию также следует понимать как достаточно рациональный способ управления обществом. По своему предназначению она обязана опираться на букву закона и соблюдать его,
А закон, как известно, есть первый признак рациональности. Однако критический рационализм потому выступает как критический, что он способен критиковать не только формы, не достигшие уровня разума, но и сами разумные ограничения применительно к их целесообразности в конкретной ситуации и сфере приложения. В подобной рационализации иногда можно усмотреть функции контроля. В связи с этим обращает на себя внимание
замечание К. Поппера, согласно которому имеющийся у нас критический разум мы должны использовать конструктивно, т.е. «чтобы планировать, насколько возможно, нашу безопасность и одновременно нашу свободу». Конечно же, речь идет об особого рода планировании, которое не может быть удовлетворено
достигнутым успехом, а как бы постоянно отодвигает планку к новым перспективам и целям. В этих напряженных исканиях, в условиях, когда исследователь может потерять уверенность и усомниться, разум, чувствуя себя не в силах справиться с нарастающим кризисом напряжения и критицизма, расширяет самое себя. Разум обращается к душевным силам и призывает себе на помощь интуицию красоты, справедливости, добра, способствующих сохранению целостности бытия. Критический рационализм как питательная
основа и механизм инновации позволяет усмотреть взаимосвязь эпистемологии
и социальной философии К. Поппера. Так, всевластие критического разума в
эпистемологии интерпретируется социальной философией как принцип демократии, обладающий статусом всеобщности. Он распространен на множество подвергаемых критике реальных эмпирических ситуаций и социально-политических отношений, охватывает множество индивиду-альностей — потенциальных субъектов критико-рефлексивного процесса.
Конкретизируя последнее, следует признать необходимость определенного рода идеализации. В частности, ученый, от имени которого разворачивается критико-рациональный процесс, представляет идеальный тип исследователя и обладает достаточно сильными гуманистическими и нравственными устоями, достаточным уровнем компетенции интеллекта и в силах избежать как соблазна авторитарности, так и «комфорта» бездумного общения с миром.
В качестве особой сферы приложения критического потенциала разума нужно выделить институциональность, т.е. существующие общественные институты, с функционированием которых и отождествляется сам социальный порядок. Итак, в компетенции критического разума не только полемика с персонами и доктринами, но и активное вмешательство в деятельность социальных институтов, что весьма контрастно позиции «благоговения» и нерефлексивного подчинения, требуемых в условиях «закрытого общества». «Случилось так, — писал К. Поппер, — что мы однажды стали полагаться на разум и использовать способность к критике, и как только мы почувствовали голос личной ответст-венности, а вместе с ней и ответственности за содействие прогрессу знания, мы уже не можем вернуться к государству, основанному на бессознательном подчинении племенной магии... Если мы повернем назад, нам придется пройти весь путь — мы будем вынуждены вернуться в животное состояние».
Однако это не единственное пересечение плоскостей эпистемологии и социального познания. Знаменитая идея демаркации — разделения рациональ-ного и внерационального, науки и не науки, проведенная К. Поппером в эпистемологии, имела эффект, далеко выходящий за рамки сугубо научного познания. Возникла потребность в универсализации демаркации, т.е. в
проведении демаркационной линии между двумя типами общества — открытым и закрытым — понимая при этом, что они составляют ткань единого мирового исторического процесса развития.
Центральная в эпистемологии К. Поппера идея фальсификации, выступающая в роли критерия научности (то, что может быть опровержимо в принципе — научно, а то, что нет — догма), потребовала самокоррекции и от общественного организма. Идея фальсификации, играющая огромную роль во всей современной философии науки, в приложении к социальному анализу
задает весьма значимые ориентиры самокоррекции общественного целого. Идея, тематика и механизмы самокоррекции с подачи знаменитого философа науки К. Поппера стали чрезвычайно актуальны применительно к реалиям жизни в том числе и современного российского общества. С точки зрения фальсификации политические деятели только и должны мечтать о том, чтобы их проекты были как можно более тщательнее и детальнее проанализированы и представлены критическому опровержению. Вскрытые ошибки и просчеты повлекут за собой более жизнеспособные и адекватные объективным условиям социально-политические решения. Перекрестный огонь критики, который
сопровождает стремление ученого к научной истине, должен иметь место и в
социальной жизни, по отношению к реальным событиям и процессам. Все идеи, приобретающие популярность в социуме, должны быть подвергнуты
рационально-критическому дискуссионному обсуждению. Некритическое принятие глобальных социальных идей может привести к катастрофическим последствиям, каким стал, например, опыт марксизма. Критическое же обсуждение популярных идей, когда все разумное будет сохранено, а неразумное отброшено, позволит предложить иную социальную стратегию. Ее можно назвать стратегией малых преобразований. Таким образом, в понимании критики как чрезвычайно влиятельной, если не сказать движущей, силы общественного развития можно также усмотреть результат влияния
Поппера-эпистемолога на Поппера — социального философа. Критика служит
действенным инструментом изменения в сторону более рациональной и, эффективной деятельности. Современник Карла Поппера Имре Лакато сдавал весьма скептическую оценку постшерниканскому фаллибилизму. Он указывал на бесконечный регресс в доказательстве, когда основания знания отсутствуют как вверху, так и внизу теории, но возможны пробные вводы истинности и значения в любом ее месте. «Попперниканская теория может быть только предположительной. Мы никогда не знаем, мы только догадываемся. Мы можем, однако, обращать наши догадки в объекты критики, критиковать и совершенствовать их». Вопрос «Каким образом мы знаем?» становится псевдо проблемой. Новый центральный вопрос «Каким образом мы улучшаем свои догадки?» достаточен, чтобы философы работали века, а вопросы «Как жить, действовать, бороться, умирать, когда остаются одни только догадки?»
дают более чем достаточно работы будущим политическим философам и деятелям просвещения. Неутомимый скептик, однако, снова спросит: «Откуда вы знаете, что вы улучшаете свои догадки?» Но теперь ответ прост: «Я догадываюсь». «Нет ничего плохого в бесконечном регрессе догадок», —
так завершает свой интеллектуальный пассаж И. Лакатос.
Продолжая полемику с глашатаем критического рационализма, не следует упускать из виду и то, что рациональность, возведенная в принцип организации стратегии научного познания, связана многочисленными ограничениями, что является достаточно очевидным. Первое ограничение — необходимость
достижения цели. Второе — требование возникновения только желательных последствий, притом наблюдаемых непосредственно. Третье— благотворность последствий как таковых. Четвертое — возможность знать или предвидеть заранее.
К числу обстоятельств, от которых зависит развитие науки, относятся—и это бросается в глаза — неизвестные нам решения множества других неизвестных людей — исследователей либо популяризаторов науки, относительная самостоятельность и автономность средств, используемых в производстве научного знания, и тот самый мистический инсайт, о котором доподлинно свидетельствуют сами творцы. Различение Поппером трех миров, или
универсумов, еще более рельефно прочерчивает сложность критико-рефлексивного процесса. По мнению ученого, можно различать три мира: во-первых, мир ограниченных объектов или физических состояний; во-вторых, мир состояний сознания, мыслительных, ментальных состояний и, возможно, диспозиций к действию; в-третьих, мир объективного содержаний мышления, прежде всего содержания научных идей, поэтических мыслей и произведений искусства. «Обитателями моего третьего мира являются прежде всего теоретические системы, другими важными его жителями являются проблемы и проблемные ситуации. Однако его наиболее важными обитателями являются критические рассуждения, и состояние дискуссий, и состояние критических споров».
Эпистемология как теория научного знания связана с третьим миром, существующим достаточно автономно.Три главных тезиса, которые приводит ученый, служат тому подтверждением.
1. Традиционная эпистемология с ее концентрацией внимания на втором мире, или знании в субъективном смысле, не имеет отношения к исследованию научного знания.
2. Для эпистемологии рещающее значение имеет исследование третьего мира объективного знания, являющегося в значительной степени автономным.
3. Объективная эпистемология, исследующая третий мир, может в значитель-ной степени пролить свет на второй мир субъективного сознания, особенно на субъективные процессы мышления ученых, но обратное неверно.
Любопытны и дополнительные аргументы, которые предлагает Поппер:
• третий мир есть естественный продукт человеческого существа, подобно тому как паутина оказывается продуктом поведения паука;
• третий мир в значительной степени автономен, хотя мы постоянно воздействуем на него и подвергаем воздействию со стороны;
• посредством взаимодействия между нами и третьим миром происходит рост объективного знания, существует тесная аналогия между ростом знания и биологическим ростом, т.е. эволюцией растений и животных.
Из утверждения автономии третьего мира вытекает следующая формула роста научного знания: Р, - ТТ - ЕЕ - Р2, где Р, — проблема; ТТ — предположительная теория, которая может быть ошибочной; ЕЕ — процесс устранения ошибок; Р2 — новая проблема.
«Автономия третьего мира и обратное воздействие третьего мира на второй и даже на первый миры представляет собой один из самых важных фактов роста знания», — утверждает К. Поппер. Таким образом, в современной философии
науки достаточно адекватно осознается обстоятельство, что действительный
процесс развития науки, в целом охватывающий множество разрозненных теорий и концепций, противится жесткому регламентирующему контролю. Субъекты научного процесса действуют не под прессом предписаний, приказов и постановлений, они внутренне мотивированы имманентной логикой конкурентных верификационно-фальсификационных сопоставлений, принципиально открыты для поиска и осуществления новых возможностей.
мир украсит улыбка
Сообщение отредактировал AnyaRadosti - Пятница, 23.07.2021, 06:21 |
| |
| |
