| AnyaRadosti | Дата: Понедельник, 28.06.2021, 16:26 | Сообщение # 1 |
 Принцесса
Группа: Амазонки
Сообщений: 133
Статус: Offline
| — Концептуализация современной методологии. — Понятия:«куматоид», «case studies», «абдукция». — Методологический постулат «против
подмены методов». — Методологические новации. — Методология — философия научного метода. — Основная классификация методов научного познания. — Понятие «методологическая культура». — Методологические барьеры. — Экспликация теоретического и эмпирического.
Современная методология — наиболее стойкая и сопротивляющаяся
изменениям сфера. Независимо от того, насколько осознают данную ситуацию сами методологи, в целом вся теоретико-концептуальная конструкция методологии базируется на принятии научного знания как принципиально интерсубъективного и деперсонифицированного. Те методы, которые она изучает и обобщает, рассчитаны на фиксацию данного без примесей субъективных наслоений. В современной методологии наиболее сильна абстракция (отвлечение) или демаркация (разграничение) от индивидуальных, психологических, коллективистских или исторических и культурных условий. Можно сказать, что сфера методологии — это та достаточно устойчивая среда, в которой арсенал средств, методов, принципов и ориентации имеется в наличии, готов к применению, а не изготовляется для каждого случая отдельно. Поэтому можно встретиться с определением методологии, которое отождествляет ее с предельной рационализацией мировоззрения. Принято различать общую и частную методологию. В первой анализируются методы, общие для многих наук, во второй — для отдельных групп наук. Много уровневая концепция методологического знания обосновывает выделение следующих ступеней:
• философских методов;
• общенаучных;
• частнонаучных;
• дисциплинарных;
• методов междисциплинарного исследования.
Считается, что каждый уровнь обладает относительной автономией и
не дедуцируется из других. Однако наиболее общий уровень выступает в качестве возможной предпосылки развития более низшего уровня. Много уровневость методологии, как и сама необходимость ее развития, связана с тем, что в настоящее время исследователь, как правило, сталкивается с исключительно сложными познавательными конструкциями и ситуациями. Поэтому с очевидностью просматривается тенденция усиления методологических изысканий внутри самой науки.
На этом основании выделяют внутри философскую и собственно профессиональную методологии, а период обособления методологии и приобретения ее самостоятельного статуса датируют 50-60-ми гг. нашего столетия. Выделение методологии из проблемного поля философии в самостоятельную сферу объясняется тем, что если философия по существу своему обращена к решению экзистенциальных проблем и дилемм, то цель профессиональной методологии — «создание условий для развития любой деятельности: научной, инженерной, художественной, методологической и т.д.»
Самостоятельный статус методологии объясняется еще и тем обстоятельством, что она включает в себя моделирующую мир онтологию. Поэтому на методологию возлагается задача изучить образцы всех видов, типов, форм, способов и стилей мышления. А на основании этого она становится реальным подспорьем в решении экзистенциальных проблем. В.М. Розин специально оговаривает, какого рода проблемы будет призвана решать современная
методология:
• проблему преодоления натурализма философского и методологического мышления;
• проблему реальности;
• проблему выработки нового понимания и отношения к символическим системам и реалиям;
• проблему антропологического и психологического горизонтов;
• проблему высшего мира Космоса, Культуры, Реальности, т.е. того
целого, которое едино для всех людей.
Концептуализация современной методологии.
Это с новой силой доказывает, что за методологией закреплена функция определения стратегии научного познания. Первый постулат в выработке подобной стратегии может носить название «против подмены методов». Уже достаточно тривиальным для современной методологии является суждение, что исследование предмета требует «своих», адекватных его природе методов. Эту мысль высказывал Э. Гуссерль, объясняя, что «толчок к исследованию должен исходить... от вещей и проблем», что наука должна стремиться достичь «в
самом смысле этих проблем предначертанных методов». Сочетание предмета и метода, их органичность выделяется методологией как одно из самых необходимых условий успеха научного исследования. Если предположить противную ситуацию, когда дисциплины пытаются изучить свой предмет с использованием неадекватных ему методов исследования, то сразу станет понятной правомерность данного методологического постулата. Подмена методов может обречь исследование на провал или облечь его в одежды анти науки, чему особенно способствуют приемы аналогии, редуцирования, связанные с переносом особенностей и характеристик одной предметной сферы на другую, либо принципиальное их упрощение.
Когда проблемы не могут быть разрешены старыми методами или изучаемый объект обладает такой природой, к которой старые методы не применимы, тогда условием решения задачи становится создание новых средств и методов. Методы в исследовании являются одновременно и предпосылкой, и продуктом, и залогом успеха, оставаясь непременным и необходимым орудием анализа.
Налицо попытки разработать теории, суммирующие типичные методологические достижения или просчеты, например, теория ошибок, теория измерений, теория выбора гипотез, теория планирования эксперимента, теория многофакторного анализа. Все эти теории базируются в основном на статистических закономерностях и свидетельствуют о концептуализации
современной методологии, которая не удовлетворяется только эмпирическим
исследованием и применением многообразных методов, а пытается создать
порождающую модель инноваций и сопутствующих им процессов.
Для методологии характерно изучение не только методов, но и прочих средств, обеспечивающих исследование, к которым можно отнести принципы, регулятивы, ориентации, а также категории и понятия.
Весьма актуально на современном этапе развития науки, который именуют
пост не классическим, выделение ориентации как специфических средств
методологического освоения действительности в условиях не равновесного,
нестабильного мира, когда о жестких нормативах и детерминациях вряд ли
правомерно вести речь. Можно сказать, что на смену детерминации приходят
ориентации.
Весомым компонентом современного методологического исследования являются средства познания. Считается, что в средствах познания находит свое материальное воплощение специфика методов отдельных наук: ускорители частиц в микрофизике, различные датчики, фиксирующие работу органов, — в медицине и т.п.
Понятия«куматоид», «case studies», «абдукция» кажутся чуждыми слуху, воспитанному на звучании привычных методологических языковых кон-структов. А Вместе с тем именно они указывают на то, что отличительная особенность современного этапа развития методологии заключена во введении принципиально новых понятийных образований, которые часто уходят своим происхождением в сферу конкретных или частных наук. К таким понятиям можно отнести весьма популярные ныне понятия бифуркации, флуктуации, диссипации, аттрактора, а также инновационное понятие куматоида. Означая определенного рода плавающий объект (куматоид от греч. «волна»), он
отражает системное качество объектов и характеризуется тем, что может
появляться, образовываться, а может исчезать, распадаться. Он не репрезентирует всех своих элементов одновременно, а как бы представляет их
своеобразным «чувственно-сверхчувственным» образом. Скажем, такой системный объект, как русский народ, не может быть представим и локализован в определенном пространственно-временном участке. Невозможно, иными словами, собрать всех представителей русского народа с тем, чтобы объект был целостно представлен. И вместе с тем этот объект не фиктивен, а реален, наблюдаем и изучаем. Этот объект во многом определяет направление всего
цивилизационно-исторического процесса в целом.
Другой наиболее простой и легкодоступный пример — студенческая группа. Она представляет собой некий плавающий объект, то исчезающий, то появляющийся, который обнаруживает себя не во всех системах взаимодействий. Так, после окончания учебных занятий группы как целостного объекта уже нет, тогда как в определенных, институционально запрограммированных ситуациях (номер группы, количество студентов, структура, общие характеристики) она как объект обнаруживается и самоидентифицируется. Кроме того, такой куматоид поддерживается и вне-институционально, подпитываемый многообразными импульсами: дружбой, соперничеством и прочими отношениями между членами группы.
Особенность куматоида в том, что он не только безразличен к пространственно-временной локализации, но и не привязан жестко к самому субстрату — материалу, его составляющему. Его качества системные, а следовательно, зависят от входящих в него элементов, от их присутствия либо отсутствия и, в особенности, от траектории их развития или поведения. Куматоид нельзя однозначно идентифицировать с одним определенным качеством или же с набором подобных качеств, вещественным образом закрепленных. Вся социальная жизнь сплошь наводнена этакими плавающими объектами— куматоидами. Еще одной характеристикой куматоида следует признать
определенную предикативность его функционирования, например: быть народом, быть учителем, быть той или иной социальной группой. От куматоида даже с учетом его динамики ожидается некое воспроизведение наиболее типических характериологических особенностей и образцов поведения.
Другой принципиальной новацией в современной методологии является ведение исследований по типу «case studies» — ситуационных исследований. Последние опираются на методологию междисциплинарных исследований, но предполагают изучение индивидуальных субъектов, локальных групповых мировоззрений и ситуаций. Термин «case studies» отражает наличие прецедента, т.е. такого индивидуализированного объекта, который находится под наблюдением и не вписывается в устоявшиеся каноны объяснения.
Считается, что сама идея ситуационной методологии восходит к «идеографическому методу» баденской школы. Известно весьма положительное к ней отношение основоположника социологии знания К. Мангейма. «Нам придется принять во внимание ситуационную детерминацию в качестве неотъемлемого фактора познания— подобно тому, как мы должны будем принять теорию реляционизма и теорию меняющегося базиса мышления, мы должны отвергнуть представление о существовании «сферы истины в себе» как вредную и недоказуемую гипотезу. Различают два типа ситуационных исследований: текстуальные и полевые. В обоих придается первостепенное значение локальной детерминации. Последняя конкретизируется понятием «внутренней социальности» и понимается как замкнутая система неявных предпосылок знания, складывающихся под влиянием специфических для данной группы и ситуации форм деятельности и общения, как «концептуальный
каркас» и социо-культурный контекст, определяющий значение и смысл отдельных слов и поступков. Преимущества ситуационных исследований состоят в том, что в них содержание системы знания раскрывается в контексте конечного набора условий, конкретных и особых форм жизненных ситуаций, приоткрывая тем самым завесу над тайнами реального познавательного процесса.
Современная методология осознает ограниченную универсальность своих традиционных методов. Так, гипотетико-дедуктивный метод подвергается критике на том основании, что начинает с готовых гипотез и проскакивает фазу «заключения к наилучшему объяснению фактов». Последняя названа абдукцией, что означает умозаключение от эмпирических фактов к объясняющей их гипотезе. Такого рода умозаключения широко используются в быту и на практике. Не замечая того, каждый человек при поиске объяснений обращается к абдукции. Врач по симптомам болезни ищет его причину,
детектив по оставшимся следам преступления ищет преступника. Таким же образом и ученый, пытаясь отыскать наиболее удачное объяснение происходящему, пользуется методом абдукции. И хотя термин не имеет такой популярности и признанное, как индукция и дедукция, значимость отражаемой им процедуры в построении новой и эффективной методологической стратегии весьма существенна.
Принципиальному переосмыслению подвергается и эксперимент, который считается наиболее характерной чертой классической науки, но не может быть применен в языкознании, истории, астрономии и — по этическим соображениям — в медицине. Часто говорят о мысленном эксперименте как проекте некоторой деятельности, основанной на теоретической концепции. Мысленный эксперимент предполагает работу с некоторыми идеальными
конструктами, а следовательно, он уже не столько приписан к ведомству
эмпирического, сколько являет собой средство теоретического уровня движения
мысли. В современную методологию вводится понятие «нестрогое мышление»,
которое обнаруживает возможность эвристического использования всех доселе
заявивших о себе способов освоения материала. Оно открывает возможность
мозговому штурму, где объект будет подвергнут мыслительному препарированию с целью получения панорамного знания о нем и панорамного видения результатов его функционирования.
Поскольку современная научная теория наряду с аксиоматическим базисом и логикой использует также и интуицию, то методология реагирует на это признанием роли интуитивного суждения. Тем самым сокращается разрыв между гуманитарными и естественными науками. Достижения же
компьютерной революции, в которых ученый во все более возрастающей степени освобождается от рутинных формально-логических операций и передает их машине, позволяет открыть новые возможности для творчества. Благодаря этому происходит расширение поля исследуемых объектов и процессов, нестандартных решений и нетрадиционных подходов.
Выделяется несколько сущностных черт, характеризующих «методологические новации»:
во-первых, это усиление роли междисциплинарного комплекса программ в изучении объектов;
во-вторых, укрепление парадигмы целостности и интегративности, осознание необходимости глобального всестороннего взгляда на мир;
в-третьих, широкое внедрение идей и методов синергетики, стихийно-спонтанного структуро генеза;
в-четвертых, выдвижение на передовые позиции нового понятийного и категориального аппарата, отображающего пост не классическую стадию эволюции научной картины мира, его нестабильность, неопределенность и хаосомность;
в-пятых, внедрение в научное исследование темпорального фактора и много альтернативной, ветвящейся графики прогностики;
в-шестых, изменение содержания категорий «объективности» и «субъективности», сближение методов естественных и социальных наук;
в-седьмых, усиление значения не традиционных средств и методов исследования, граничащих со сферой вне рационального постижения действительности.
Не все перечисленные определения могут претендовать на роль индикаторов «методологических новаций». Не все из названных качеств свободны от внутренней противоречивости самой формулировки. Однако уже сама фиксация факта «методологической новаторики» весьма и весьма значима. При ее характеристике в глаза бросается практическая потребность в методологическом обеспечении, которую испытывают не только ученые, но и
практические работники, специалисты-профессионалы всех типов. Сегодня все чаще говорят об уровне методологической культуры общества. Лица, принимающие решения, не хотят действовать путем проб и ошибок, а предпочитают методологическое обеспечение предполагаемого результата и выявление спектра способов его достижения. К способам получения этого результата, хотя он и находится в области прогноза и предписания, тем не менее предъявляют требования научной обоснованности. Методологическая культура репрезентируется методологическим сознанием ученого и превращается в факторы его деятельности, органично вплетается в познавательный процесс, усиливает его методологическую вооруженность и эффективность.
Принципиально инновационным оказывается стремление современной методологии к осознанию пост аналитического способа мышления. С одной стороны, оно связано со стремлением к историко-критической реконструкции теории (и здесь перекрываются сразу три сферы анализа: сфера исторического, критического и теоретического). С другой — оно предполагает учет отношений, а быть может, и зависимости теории и политики. Постаналитическое мышление не ограничивается блужданием в лабиринте лингвистического анализа. Интересы современного пост аналитического мышления простираются от эстетики до философии истории и политики. Пост аналитизм решительно отказывается от ограничений аналитической философии, связанных с ее
принципиальной склонностью к формализованным структурам и игнорированием историко-литературных форм образованности «континентальной мысли». Пост аналитизм словно заглядывает за аналитический горизонт и в наборе новых референтов видит все многообразие современной действительности и тех отношений, которые просятся
быть распознанными, став объектом исследования методологической мысли. Это претензия на некий синтез дисциплинарного и гуманистического словарей, на укоренение эпистемологии в социальной онтологии.
Взгляд на современную методологию будет неполон, если не обратить внимание на существование своего рода «методологических барьеров». И когда утвердившаяся научная парадигма сниспосылает всем научным сообществам стерео типизированные стандарты и образцы исследования, в этом можно различить следы методологической экспансии. Существует множество примеров того, как ученые переступают «методологические барьеры». Так, конвенциализм А. Пуанкаре прямо подсказывает рецепт, состоящий в принятии конвенций — соглашений между учеными. Им надо просто договориться,
другое дело, что этот процесс не так прост и легок, как кажется. Наиболее
типичны для ученого мира именно споры, полемика, столкновения противоположных точек зрения и позиций.
К методологическим барьерам относится и существующий механизм методологической инерции, когда переход на использование новой методологической стратегии оказывается довольно болезненной для исследователя процедурой. Например, вытеснение детерминизма индетерминизмом,
необходимости — вероятностностью, прогнозируемое— непредсказуемостью,
диалектического материализма — синергетикой и т.д. и по сей день неоднозначно оценивается различными представителями научного сообщества. Здесь возникает дополнительная проблема относительно того, может ли ученый сознательно преодолевать предрасположенность к определенному методу или методам познания, насколько инвариантен его стиль и способ мышления при решении познавательных задач.
Множественность методологий обнажает проблему единства, но уже единства методологических сценариев, единства в рамках той или иной методологической стратегии, в отличие от поставленной в рамках философии науки проблемы единства научного знания. Методологи могут быть заняты уточнением понятийного аппарата и методов, а также эмпирического
содержания уже установленных теоретических конструкций, могут погрузиться в разработку приложения конкретных методологических схем к тем или иным
ситуациям, могут анализировать логику известных общих решений. Все это говорит о пестроте методологических устремлений. Приоритетным для переднего края современной методологии является принятие теоретика-вероятностного стиля мышления, в контексте которого мышление, не признающее идею случайности и альтернативности, является примитивным.
Для современной методологии, как и в прежние времена, весьма остра проблема экспликации эмпирическогои теоретического. Сфера научно-методологического знания упорядочивает себя отнесением ряда методов к эмпирическому или теоретическому уровню. Считается, что опыт, эксперимент, наблюдение суть составляющие эмпирического уровня познания, как результата непосредственного контакта с живой природой, где исследователь имеет дело с реальным объектом, Абстракции, идеальные объекты, концепции, гипотетико-дедуктивные модели, формулы и принципы — необходимые компоненты теоретического уровня. Мыслить движение идей и наблюдать различные
эмпирические факты — занятия, отличающиеся друг от друга. Казалось бы, задача ученого-теоретика — создать теорию или сформулировать идею на основе «материи мысли», эмпирик же привязан к данным опыта и может позволить себе лишь обобщение и классификацию. Известно, однако, что между теоретическим и эмпирическим связи достаточно сложные и разно-направленные. Одного противопоставления того, что теории не имеют действительных денотатов (представителей) в реальности, как это можно зафиксировать по отношению к эмпирическому уровню (в наблюдении и эксперименте), мало для понимания сущности теоретического. Данные наблюдения также опосредованы теоретическими представлениями— как говорится, всякая эмпирия нагружена теорией.
Изменения в теоретическом аппарате могут совершаться и без непосредственной стимуляции со стороны эмпирии. Более того, теории могут стимулировать эмпирические исследования, подсказывать им, где искать, что наблюдать и фиксировать. Это, в свою очередь, показывает, что не всегда эмпирический уровень исследования обладает безусловной первичностью,
иначе говоря, первичность и базисность эмпирического не является необходимым и обязательным признаком развития научного знания. Эмпирическое исследование призвано обеспечить выход научно-теоретического к реальной сфере живого созерцания. Теоретическое отвечает за применение аппарата абстракций и категориальных средств для ассимиляции внешнего по отношению к нему материала «живого созерцания», к деятельности, лежащей вне сферы развития понятийных мыслительных средств.
Но вопрос о том, можно ли свести теоретический и эмпирический уровни познания к соотношению чувственного и рационального, тоже не решается однозначно положительно. И как бы такое сведение ни было заманчивым своей простотой и элементарностью, размышляющий читатель, скорее всего, склонится в пользу «нельзя». Теоретический уровень нельзя свести только к рациональному способу миропостижения, точно так же как нельзя свести эмпирический уровень только к чувственному, потому что и на эмпирическом, и на теоретическом уровнях познания присутствуют и мышление, и чувства. Взаимодействие, единство чувственного и рационального имеет место на
обоих уровнях познания с различной мерой преобладания. Описание данных
восприятия, фиксация результатов наблюдения, т.е. все то, что относится к
эмпирическому уровню, нельзя представить как чисто чувственную деятельность. Оно нуждается в определенном теоретически нагруженном языке, в конкретных категориях, понятиях и принципах. Получение результатов на теоретическом уровне не есть прерогатива сугубо рациональной сферы. Восприятие чертежей, графиков, схем предполагает чувственную деятельность; особо значимыми оказываются процессы воображения. Поэтому подмена категорий теоретическое — мыслительное (рациональное), эмпирическое — чувственное (сенситивное) неправомерно.
В чем же отличие теоретического уровня от эмпирического? Хотя эмпирические знания также могут быть представлены гипотезами, обобщениями, эмпирическими законами, описательными теориями, но направлены они на объект, который дан наблюдателю непосредственно. Эмпирический уровень выражает объективные факты, выявленные в результате экспериментов и наблюдений, как правило, со стороны их внешних и очевидных связей. В логике и методологии факт понимается как знание, достоверность которого очевидна или доказана (факт от лат. factum — «сделанное, свершившееся»). В качестве контрпримера или аномалии факт используется для опровержения теории. В виде эмпирической констатации согласовывающихся с теорией положений факт служит дополнительным аргументом обоснования истинности знания. Иногда в значении «факт познания» выступают самые простейшие определения объекта, хотя сама направленность факта связана с тем, чтобы зафиксировать предикатную связку — «нечто есть». Можно сказать, что факты по природе
и существу своему онтологичны. Они фиксируют фрагмент бытия или максимально адекватное его отражение.
Теоретический уровень познания также предполагает связь с действительностью, однако связь эта не прямая, а опосредованная. На теоретическом уровне мы не найдем фиксации или сокращенной сводки эмпирических данных; теоретическое мышление нельзя свести к суммированию эмпирически данного материала. Получается, что теория вырастает не из эмпирии, но как бы рядом с ней, а точнее, над ней и в связи с ней. И если эмпирический уровень предполагает обобщение фактических данных, опытных зависимостей, индуктивных законов, мир теоретического знания составляют идеи, концепции, идеальные объекты, которые нигде не встречаются в действительности.
В основе деятельности теоретика лежит создание и исследование таких идеальных теоретических объектов. Теоретический уровень — это концептуальное движение.
Концепция же, в свою очередь, понимается как порождающая модель. Знания
теоретического уровня возникают в результате внутреннего развития идей и
концепций, а не простого обобщения данных наблюдения. Причем характер этого внутреннего развития может быть трояким: имманентным (аналитическим),
конструктивным (синтетическим) и интуитивным (трансцендентным). Изменения отдельных элементов теоретического уровня ведут к частичным трансформациям системы в целом, и в этом признаке системности теоретического знания содержится важный признак теоретического. В общих чертах для теоретического уровня характерны:
• способность к воспроизводству знаний на своей собственной основе;
• относительно независимое от эмпирии движение мысли в собственном теоретическом содержании;
• непрерывность движения теоретической мысли на некоторой постоянной исходной основе;
• получение теоретических результатов без обращения к опыту.
Мир явлений очень часто предстает как мир видимости и кажимости. Согласно данным органов чувств Солнце восходит и, описав дугу вокруг Земли, заходит. Создается впечатление, что оно как будто бы вращается вокруг Земли. Однако в действительности все обстоит иначе. Глубинная сущность и форма проявления процессов, как правило, не совпадают. Задача теоретического уровня познания состоит в обнаружении за видимыми проявлениями скрытых, внутренних, сущностных связей и отношений. Теоретическое мышление не заимствует своего содержания извне в готовом виде, и на его формирование не влияет ограниченность наблюдения. И то, что ускользает от наблюдателя, не должно скрыться от теоретика. Теоретический уровень познания направлен на
формирование теоретических законов, которые отвечают требованиям всеобщности и необходимости, т.е. действуют везде и всегда.
Привлекающий определенной ясностью в решении проблемы различения методологии гуманитарного и естественнонаучного знания оказывается подход, предложенный Г.Х. фон Вригтом. Используя существующие традиции в философии науки — аристотелевскую и галилеевскую, он предлагает первую связать с телеономией, а вторую с каузальностью. Причем телеономия и
телеономическое создает эффект понимания, каузальность и каузальное — эффект объяснения. Особенно важно то, что телеономическое связывается с гуманитарными науками, а каузальное — с естественными. И в том и в другом случае имеет место номос — закон, но номические (установленные законом) отношения проявляются по-разному. Каузальное объяснение обычно указывает на прошлое: «Это произошло, потому что (раньше) произошло то», — типическая языковая конструкция таких объяснений. Таким образом, в них предполагается номическая связь между причинным фактором и фактором-следствием. В простейшем случае — это отношение достаточной обусловленности.
Телеологические объяснения указывают на будущее: «что случилось для того, чтобы произошло то». В отличие от каузального объяснения допущение номической связи включено в телеологическое объяснение более сложным образом, так сказать, косвенно. Например, утверждая, что «он бежит для того, чтобы успеть на поезд», я тем самым указываю, что этот человек считает при данных обстоятельствах необходимым и, может быть, достаточным бежать, если он хочет попасть на станцию до отхода поезда. Его убеждение может
оказаться ошибочным. Независимо от этого мое объяснение его действия может быть правильным.
Телеологические рассуждения всегда были связаны с признанием цели— «того, ради чего» (по определению Аристотеля). Следовательно, телеономность методологии гуманитарного знания имеет в виду цель и направленность отражательного процесса, его какую-то финальную конструкцию, а не просто факт регистрации происходящего. Исходя из предложенного подхода, даже если признать, что история не имеет цели, ее отражение с намерением постижения ей эту цель предписывает. Оно постоянно пытается ответить на вопрос
«Для чего?» Поэтому можно сделать вывод, что методология гуманитарного познания человеко соразмерна, она строится с расчетом включения в себя целей и смыслов человеческой деятельности. Человек, с его желаниями, стремлениями и «свободной волей», становится необходимым и направляющим компонентом методологии научного познания. Ведь не зря конечная причина — causa fmalis — бытия была всегда соединена с целью.
мир украсит улыбка
Сообщение отредактировал AnyaRadosti - Понедельник, 28.06.2021, 17:11 |
| |
| |
